Перебирала старые бумаги и нашла кусок повести, которую писала на втором курсе, в разгар хандры.
Очень странное ощущение от ее перечитывания, я абсолютно не помню, как я ее писала.Помню, что меня тогда очень штырило; я ходила по универу, смотря на всех взглядом Адриана Хили: в черно-золотом свитере с ниспадавшим воротом, из под которого справа, обязательно справа торчала красная бретелька лифчика, черной юбке, красных гриндерах, непременным толстым слоем тоналки на лице, большим ЧСВ и громадным презрением к одногруппникам.
Кажется, я тогда мало знала о психоанализе и аналитической психологии.
Сейчас этот кусок интригует и слегка пугает: повторю, я не помню этого.

читать дальшеУНИВЕРСИТЕТ.

Она проснулась ранним утром, не чуя утра, а чуя душистую изморось в холодном воздухе, наводнившем пространство комнаты сквозь незапертую форточку. Глотать было больно, серый налёт внутри горла делал ее слишком уязвимой после пробуждения, а серая громада близившегося дня безмолвно и пугающе давила на стекло снаружи.

Одеяло за ночь скомкалось в груду, смялось, будто бесчисленные змейки пустили по нему свои хвосты. Все предметы в комнате обнажили свою суть, выступая из света, обкусанный карандаш, воткнутый в свечу, напоминал на фоне окна Пизанскую башню в миниатюре. Ночью же все вещи не боялись друг друга, сумрак сглаживал их углы и они влагали друг в друга свое естество, как паззлы в картонной коробке, где сейчас лежали еще огрызок яблока и линейка с дюймовой ценой деления.

Ей почудился во рту солоноватый привкус, как будто в рот погрузился осколок торосового льда, зеленоватого и пригодного для оттаивания и питья, и ранил ее гортань изнутри. Там, в горле сейчас все было расцарапано вторжением мириадов чуждых организмов, которые осели там, укоренились и начали плести свою болезнетворную сеть. Она сглотнула, пропустив их еще дальше в свой организм, и свернулась в комок, стремясь растворить их в себе прежде чем они предпримут атаку на тело и разнесутся по организму.

Ей снился сон, как человек на трамвайной остановке подозвал ее к себе, и, указав скрюченным пальцем на подвальное окно, сказал: "Смотри, там прячется черный младенец". Она почувствовала, как шерсть у нее на загривке встала дыбом - она не могла проигнорировать сказанное, оно казалось ей слишком бессмысленным, но она хотела и боялась его увидеть; и правда, там, во тьме, под землей копошился и извивался кто-то черный, больше похожий на глисту, а не на младенца. Она оцепенела от ужаса и хотела закричать, но ей не хватало воздуха, он словно улетучился куда-то из легких. Находясь там, она вдруг поняла, что это сон, но не могла проснуться, и испугалась, что задохнется во сне, напуганная черным младенцем, который не хочет вылезать из своего подвала.

Она заставила себя одеться и выйти на улицу. Снаружи было тускло, мысли, как балки, по одной сваливались ей в голову. Серая громада университета показалась вдали. Он выплывал из-за горизонта, как корабль, нагруженный тысячами душ. В университете ей ничего не напоминало о себе, там не было ни мозаик, которые нужно было собрать, ни падающих башен, там она была свободна от себя, а когда она ходила по переходам - из библиотеки в столовую, из столовой в библиотеку, то ей становилось немного легче дышать.