[Astreldis]

Моей бабушке, Евдокии Михайловне, было шестнадцать, когда началась война. Тогда она была младше меня почти в два раза.

Она была дочерью "врага народа": из огромного дома, где жил мой прадед, его семье оставили лишь комнату, а его самого отправили в лагерь. Из богатой семьи с достатком - она попала на самый низ. Зимой ей даже не давали садиться в сани, в которых дети ездили в школу - и она бежала следом, плача.

(Когда я думала о ней, я вспоминала миф об Инанне, богине любви и войны, которая спускалась из своих небесных чертогов в подземное царство, снимая с себя постепенно одежду и регалии; оставшись в итоге нагой: и злая сестра Эрешкигаль проткнула её железным колом, подвесив к потолку).

Моя бабушка (тогда ещё совсем девочка) выживала, как это делали, в общем-то, все в стране: работала в колхозе за "палочки", как она говорила, за трудодни: возила лес для лесопилки, возила воду.

По ее словам, во время войны она ела всё: сосновые пестики, ножки от сыроежек, корни лопуха. Я помню, как она учила меня печь "журавликов" и красить яйца шелухой, делать салат из одуванчиков и щи из крапивы.

Несмотря на пережитую боль, в ней одновременно было много огня, просвечивающего, танцующего сквозь поколения: она смогла передать мне ту витальность, ту _жизнь_, которой сама не смогла воплотить.

Она сгорела от рака, когда мне было одиннадцать: не смогла переварить многолетнее горе; вытащить из себя кол, которым ее проткнули в детстве.

В день ее именин задрожал и опрокинулся стеклянный сервант. Мама тогда сказала "привет от бабушки".

Если придерживаться позиций трансгенерационной психологии, мы наследуем семейные сценарии/карму наших дедушек и бабушек - и именно их мы вынуждены корректировать/исправлять.

Я всё лучше понимаю с возрастом, что всю жизнь отрабатывала, компенсировала бабушкин сценарий, стремясь всё время вверх, выходя из подземного царства, очень рано занимая те позиции, для которых мне только-только хватало сил. Becoming an adult as fast as possible, and so on.

Ценой, которую пришлось платить за слишком раннее взросление, был нарастающий разрыв между моей детской и взрослой частью.

В моем детстве почти не было игры: и я рада, что она есть у меня сейчас. Что есть битвы в мире Бхараты, палочковые толчанки, игры про первобытные племена (где можно рисовать на камнях и призывать поклоняться солнцу и грому), и чего только не.

"Они закопали нас: но не знали, что мы - семена".

Наши клиенты - наши учителя. Я помню, как клиентка спросила меня: неужели те травмы, которые мы переживаем, делают нас сильнее.

Я задумалась и сказала, что, конечно же, сами травмы по себе нас сильнее не делают. Если дать человеку лопатой по голове, мы не получим просветления. Мы получим человека, которого ударили лопатой по голове.

(На этом месте адепты школ тайненького знаньица, провозглашающие лозунги типа "мы делаем вам больно, чтобы подготовить вас к боли внешнего мира", вызывают желание отпиздить их той самой лопатой, а потом глумливо посмотреть на опыт успешной интеграции).

И что нас делает сильнее успешный_ опыт _залечивания_ травмы, наш актуализированный репарационный потенциал.

Сквозь сколы и царапины на нашей поврежденной броне просвечивает внутреннее золото богинь и богов, которые живут внутри нас.

Инанна, спустившись в преисподнюю, встретилась со своей темной половиной, и принесла себя в жертву себе самой, изведав скорбь и горечь, прожив предательство и обиду: все эти земные чувства. Соединив противоположности, небеса и землю, верхний мир и нижний, прошлое и настоящее, божественный и людской, она оказалась распятой на оси Эго-Самость.

Подчас для того, чтобы семена проросли, важно спуститься в самое чрево земли, подготовить почву, глубоко-глубоко их зарыть и пролить над ними слёзы и кровь. Оплакать свое детство, пройти сквозь отчаяние и беспомощность. Иногда это длится несколько поколений: "Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет".

Но семена - всегда прорастают, сколько их не хорони.