Мы все больные и умеем читать только те книги, в которых описывается наша болезнь
...
Я встретил его на краю обрыва, когда мои ноги увязли в плаще, на котором он сидел. Плащ был огромен.
- Зачем тебе такой плащ? - спросил я у него, не поднимая глаз.
Он обернулся, на нем был лиловый шейный платок. Не отрывая глаз от платка, я каким-то непонятным образом понял, что вижу его лицо. Оно было в каждой складке платка, плаща, рубашки. Видеть это лицо можно было, даже глядя на кончики его ботинок.
...
Я очнулся лежащим на рояле, а мои руки были связаны тем самым лиловым шейным платком. Вся моя одежда таинственным образом испарилась. Он стойл неподалеку и с усмешкой смотрел на то, как я озираюсь по сторонам.
- Хочешь, я тебе что-нибудь сыграю? - предложил он и наклонился надо мной. Запах мятных пластинок шел у него изо рта.
...
Потом он заставил меня бежать наперегонки с его волками. В своем особняке он держал ручных волков, которых кормил бутербродами с тунцом. "Бутерброды с тунцом хорошо действуют на интеллект хищника и заставляют искать наилучший выход из ситуации" - говорил он. Меня он тоже кормил бутербродами.
...
Иногда он приходил спать ко мне. Тихо забирался в мою постель и отбирал половину одеяла. Когда же я претендовал на свою законную часть, он советовал укрыться кошками. Кроме волков у него было пять кошек. И все они спали на подоконнике среди кактусов. Потому что пол был паркетным и жестким, а горшочки с кактусами стояли на огромных, покрывающих весь подоконник, матрасах. Когда я спросил у него, почему они стоят на матрасах, он отвечал, что это заговоренные матрасы, чтобы кактусы не росли сквозь подоконник к центру земли.
...
Иногда он кусал мои уши и думал в это время о носках, витающих над болотом. "Когда-то у меня была сотня пар черных носков", - говорил он, - "но я отпустил их летать над болотом, потому что решил, что без носков лучше. Их надо было стирать. А ноги помоешь - и все". Он сказал, что ноги того гота, который сумеет приручить хотя бы пару тех носков, будут навсегда окружены ореолом вечной готичности.
...
Когда я спросил, есть ли у него женщины, он сказал, что у него (кроме рояля) есть гитара, фортепиано и скрипка. "Они говорят, когда мне хочется, и молчат, когда мне хочется", - сказал он.
...
В его доме не было книг. Кроме одной, которую он обычно носил под мышкой, с закладкой на тринадцатой странице. Заглавие книги было каждый раз разным, но обложка оставалась той же. "Сны овец в зимней куще", "Женщина-скрипка и мужчина - смычок", "Как ухватить гота за...". Ровно в полночь он приходил в мою спальню и читал мурлыкающим голосом пару абзацев из тех книжек. После этого он либо связывал мне ноги и оставался ночевать, либо связывал руки и уходил.
...
Он коллекционировал носовые платки, хотя носил с собой только один. У него был целый шкаф носовых платков, которыми он никогда не пользовался. Ими он связывал меня. Но тем, лиловым, не связывал ни разу.
...
- Если расслабляешься, ничего страшного нет... - успокаивающе говорил он.
- Почему? - спрашивал я.
- Это масло сжигает, как известь, тех, кто не знает, что масло и известь - разные вещи. Ты ничего не знаешь. Не знаешь, существую я или нет, и кошки, и кактусы, и волки, которые спят у тебя под кроватью, плод твоего больного воображения, или нет, - нежно говорил он, пока его ладони спускались все ниже и ниже. Я расслабился и задремал.
...
Однажды ночью он предложил мне походить по крыше. На крышу его особняка вел лифт, черный изнутри и зеркальный снаружи.
- А теперь я научу тебя летать, - сказал он и предложил для начала схватить луну и сжать её в кулаке, попробовать, погрызть.
- Если она на вкус как перезрелый лимон, то полетишь. А если как рождественский пирог, то ничего не выйдет.
...
Я никогда не осознавал, что втайне искал его всю жизнь. Всякий раз, когда шахматная партия подходила к концу или же мне надоедало играть в бисер, я осознавал, что всегда мечтал об игре, равно как и о друге-любовнике, с которым эта игра будет длиться вечно, и намеки будут таить в себе полупонимание – полуускользание, оставляя каждый раз недосказанность, незавершенность.
...
<...>
Я встретил его на краю обрыва, когда мои ноги увязли в плаще, на котором он сидел. Плащ был огромен.
- Зачем тебе такой плащ? - спросил я у него, не поднимая глаз.
Он обернулся, на нем был лиловый шейный платок. Не отрывая глаз от платка, я каким-то непонятным образом понял, что вижу его лицо. Оно было в каждой складке платка, плаща, рубашки. Видеть это лицо можно было, даже глядя на кончики его ботинок.
...
Я очнулся лежащим на рояле, а мои руки были связаны тем самым лиловым шейным платком. Вся моя одежда таинственным образом испарилась. Он стойл неподалеку и с усмешкой смотрел на то, как я озираюсь по сторонам.
- Хочешь, я тебе что-нибудь сыграю? - предложил он и наклонился надо мной. Запах мятных пластинок шел у него изо рта.
...
Потом он заставил меня бежать наперегонки с его волками. В своем особняке он держал ручных волков, которых кормил бутербродами с тунцом. "Бутерброды с тунцом хорошо действуют на интеллект хищника и заставляют искать наилучший выход из ситуации" - говорил он. Меня он тоже кормил бутербродами.
...
Иногда он приходил спать ко мне. Тихо забирался в мою постель и отбирал половину одеяла. Когда же я претендовал на свою законную часть, он советовал укрыться кошками. Кроме волков у него было пять кошек. И все они спали на подоконнике среди кактусов. Потому что пол был паркетным и жестким, а горшочки с кактусами стояли на огромных, покрывающих весь подоконник, матрасах. Когда я спросил у него, почему они стоят на матрасах, он отвечал, что это заговоренные матрасы, чтобы кактусы не росли сквозь подоконник к центру земли.
...
Иногда он кусал мои уши и думал в это время о носках, витающих над болотом. "Когда-то у меня была сотня пар черных носков", - говорил он, - "но я отпустил их летать над болотом, потому что решил, что без носков лучше. Их надо было стирать. А ноги помоешь - и все". Он сказал, что ноги того гота, который сумеет приручить хотя бы пару тех носков, будут навсегда окружены ореолом вечной готичности.
...
Когда я спросил, есть ли у него женщины, он сказал, что у него (кроме рояля) есть гитара, фортепиано и скрипка. "Они говорят, когда мне хочется, и молчат, когда мне хочется", - сказал он.
...
В его доме не было книг. Кроме одной, которую он обычно носил под мышкой, с закладкой на тринадцатой странице. Заглавие книги было каждый раз разным, но обложка оставалась той же. "Сны овец в зимней куще", "Женщина-скрипка и мужчина - смычок", "Как ухватить гота за...". Ровно в полночь он приходил в мою спальню и читал мурлыкающим голосом пару абзацев из тех книжек. После этого он либо связывал мне ноги и оставался ночевать, либо связывал руки и уходил.
...
Он коллекционировал носовые платки, хотя носил с собой только один. У него был целый шкаф носовых платков, которыми он никогда не пользовался. Ими он связывал меня. Но тем, лиловым, не связывал ни разу.
...
- Если расслабляешься, ничего страшного нет... - успокаивающе говорил он.
- Почему? - спрашивал я.
- Это масло сжигает, как известь, тех, кто не знает, что масло и известь - разные вещи. Ты ничего не знаешь. Не знаешь, существую я или нет, и кошки, и кактусы, и волки, которые спят у тебя под кроватью, плод твоего больного воображения, или нет, - нежно говорил он, пока его ладони спускались все ниже и ниже. Я расслабился и задремал.
...
Однажды ночью он предложил мне походить по крыше. На крышу его особняка вел лифт, черный изнутри и зеркальный снаружи.
- А теперь я научу тебя летать, - сказал он и предложил для начала схватить луну и сжать её в кулаке, попробовать, погрызть.
- Если она на вкус как перезрелый лимон, то полетишь. А если как рождественский пирог, то ничего не выйдет.
...
Я никогда не осознавал, что втайне искал его всю жизнь. Всякий раз, когда шахматная партия подходила к концу или же мне надоедало играть в бисер, я осознавал, что всегда мечтал об игре, равно как и о друге-любовнике, с которым эта игра будет длиться вечно, и намеки будут таить в себе полупонимание – полуускользание, оставляя каждый раз недосказанность, незавершенность.
...
<...>